В конце октября в Опаринском краеведческом музее прошел вечер встречи с детьми переселенцев «Корни эстонские – душа русская», на который были приглашены учащиеся 10 класса Опаринской средней школы вместе с учителем И. А. Елькиной. Работники музея подготовили интересную и насыщенную программу по данной теме.
У каждого района есть своя история. У Опаринского района – это тесная связь с историей Прибалтики и ее народов. В Государственном архиве социально-политической истории Кировской области хранятся документы, связанные с эстонцами – переселенцами.
В конце XIX в. властями обсуждался вопрос освоения части Приуралья. На заседании комитета Сибирской железной дороги 2 апреля 1897 г. государю было угодно коснуться вопроса о колонизации местностей, прилегающих к Пермь-Котласской железной линии, причем он говорил о необходимости поставить вопрос о заселении этого района, представляющего собой почти совершенно пустынную местность. В этом отношении весьма, казалось бы, пригодными могут быть выходцы из Прибалтийского и Северо-Западного края, а также из губерний Царства Польского, конечно, при условии правильной организации переселения и предоставления иноверным переселенцам возможности удовлетворения их религиозных потребностей.
В конце 1907 года на ст. Опарино Вологодской губернии (с 1914 г. – Опаринский район Кировской области) сошли первые переселенцы из Лифляндской губернии – семейство Пилля. За ними прибыли и другие. Расселяться стали в малопроходимых лесах по бассейнам рек Моломы и Лузы, потихоньку приспосабливались и самыми примитивными методами начинали обрабатывать землю. Уже через год, в ноябре 1908 года, газета «Вятская речь» писала: «По котласской линии около ст. Опарино, Альмеж и Староверческой в прошлом году и настоящем поселилось несколько семей эстонцев. Расселены они на хуторах, теперь еще совершенно неустроенных, так как своим прибытием в этот район эстонцы внесли резкий контраст с окружающими их бедными деревнями и малокультурным населением».
Эстонцы жили по своей вере и обычаям. Хоть и не было в округе ни лютеранской церкви, ни пастора, но переселенцы привезли церковные книги на своем языке, и богослужения исполнялись в одном из домов. Детей обязательно крестили. Праздники отмечали как на родине. Носили национальную одежду.
Для возделывания полей и создания хуторов на отведенных участках леса изначально применялся ручной труд. Лес жгли, выкорчевывали пни, подрезали им корни, оставляли сохнуть, чтобы потом легче достать из толщи земли, боронили несколько раз. В первые годы земля обрабатывалась сохой, а не плугом. Ее изготовляли на месте, а борону делали из еловых плах с длинными прочными сучьями. Таким образом, в процессе возделывания поля использовали сначала ручной труд и простые устройства, потом – специальные, более совершенные.
Наделы переселенцев были больше наделов местных крестьян. Пригодными для переселения в Никольском уезде признавались примерно до одной трети площади из-за распространенности болот. Поэтому даже на удобных землях нормы душевого надела в Никольском уезде были определены в 9 с лишним десятин. К примеру, в центральных и южных уездах Вятской губернии максимум составлял 5,2 десятины.
Набор зерновых культур, который выращивали, был тот же, что и в месте прежнего проживания. Традиционным в уезде стало возделывание ржи, овса, ячменя, частично пшеницы. Проектной урожайности намечалось достигнуть через 10 – 15 – 20 лет. О промежуточном результате можно судить по прошению переселенца Моломского района Паломской группы участка № 242 Генриха Дрейхка. На свой участок он приехал в 1908 г., разработал поле, на ссуду в 100 рублей купил корову и материал для построек, а 26 сентября 1911 г. попросил другую ссуду для покупки лошади и хлеба, т. к. своего еще не хватало. Для увеличения урожаев требовалось дальнейшее расширение посевных площадей. Известно, что в 1911 – 1912 гг. урожаи составляли 30 – 35 % нормы. При этом 65 – 70 % зерна переселенцы закупали на стороне.
Более ярко был выражен товарный характер производства в скотоводстве. Эта отрасль считалась такой же важной, как и земледелие. При обустройстве на хуторе прежде всего заботились о скоте. Начали сеять овес и ячмень. Клевер на корм скоту. Покупка коровы и лошади считалась настолько необходимой, что просили выделить ссуды для этого под залог хозяйства. Лошадь использовалась и для перевозки дров, товаров на станцию и т. д. Широкое развитие скотоводства можно объяснить значительным его распространением на исторической родине и сходством природно-климатических условий на прежнем и новом местах жительства.
До 1914 года прирост переселенцев ежегодно увеличивался. В канун империалистической войны эстонцев в Опаринском районе было до 8 –10 тысяч человек. Жили они на хуторах, на расстоянии друг от друга на 3 – 4 версты, своей колонией, сохраняя обычаи, культуру, язык.
В 1917 – 1918 гг. и позднее многие переселенцы возвратились на родину. Причиной выездов стали запрещение свободной эксплуатации лесов, закрытие свободной торговли, мобилизация на военную службу.
К 1920 году по данным переписи населения в Опаринском районе было 955 хозяйств эстонских, 158 – латышских, 1658 – русских. Это 5 – 6 тысяч эстонцев по переписи, а по справкам на местах было значительно больше. Переселенцы в экономике были грамотнее, чем русские крестьяне. В Прибалтике они приобрели опыт образцового многопольного хозяйства, продолжая таким образом вести землепользование и в России. Во всех документах говорится, что «национальной вражды не замечается». К 1928 году в районе оставалось 625 эстонских семей – 2438 человек.
Стремление механизировать труд и сделать его более товарным привело к распространению специфичного набора промыслов. Создавались артели и мастерские, началось строительство кирпичных заводов.
Дополнением к основным хозяйственным занятиям стала продажа природных ресурсов, а именно леса.
Основой хозяйственного уклада переселившихся в вологодско-вятское пограничье эстонцев и латышей в начале XX века стала сельскохозяйственная работа на своих хуторах. В ней больше, чем местным населением, использовалось средств механизации. Получило развитие огородничество. Необычным для местного населения начала двадцатого столетия стало цветоводство. Цветы выращивали под окнами и в домах. Георгины, фикусы, пальмы, табак. Для местных крестьян это было удивительным явлением. А хуторяне воспроизводили стиль жизни южной Эстонии.
Серьезный удар по переселенцам был нанесен в период коллективизации сельского хозяйства. Разрушение привычных хуторских хозяйств, перегибы, перекосы население переносило болезненно, оказывая активное сопротивление. В архиве имеется немало судебно-следственных дел этого периода. Преобладает такая формулировка приговоров: «За участие в группировках хуторян-единоличников, саботировавших государственные обязательства по сельскому хозяйству».
Однако, уже в начале 30-х годов в районе было создано немало колхозов с эстонскими названиями: «Аэг» («Время»), «Пунане-Койт», «Пунане-Лупп», «Пунане-Ялане», «Уустее», «Эдази». Да и в колхозах «Власть Советов», «Вохомский», «Землероб», им. 1 Мая, им. Ворошилова, «Интернационал», «Коминтерн», «Культура», «Новая жизнь», «Новый путь», «Север» в большинстве работали эстонцы.
Не обошли стороной эстонские поселения и сталинские репрессии. В архиве хранятся судебно-следственные дела на 213 эстонцев из Опаринского района, в том числе родившихся уже в Опаринском районе – 34 человека. Среди репрессированных – второй секретарь Опаринского райкома партии Куллерво Эдуардович Рейман, ответственный редактор газеты «Опарино-Седэ» Ида Рудольфовна Бауман, заведующий отделом соцобеспечения Опаринского райисполкома Ян Александрович Кончас, инструкторы райкома партии и райисполкома, работники службы быта, продавцы, рабочие лесхозов и леспромхозов, заготовительных организаций, крестьяне-единоличники, колхозники, железнодорожные рабочие, школьные работники (среди них – директор Опаринской средней школы Роберт Янович Пислер). 98 из них расстреляны, причем приговоры приводились в исполнение немедленно. Самым «расстрельным» стал для эстонцев год 1938-й. Только в сентябре расстреляно 15 человек, в октябре – 33, в ноябре – 37. 59 осуждены на 10 лет лишения свободы, иногда с поражением в правах на 5 лет.
Приговоры по делам в основном звучали так: «За антисовет-скую деятельность и контрреволюционную агитацию», «За шпионскую деятельность». Чтобы понять, в чем заключалась эта деятельность, познакомимся с одним из типичных следственных дел – на Эдуарда Иоганновича (Югановича) Румме.
Из анкеты арестованного стало известно, что родился он 7 января 1902 года в Лифляндской губернии в крестьянской семье, эстонец. На момент ареста проживал в колхозе «Власть Советов» Опаринского сельсовета и района, работал председателем колхоза. Самоучка, беспартийный, гражданин СССР, женат, имеет сына Эдуарда. В постановлении об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения сказано, что он «на протяжении ряда лет систематически проводил контрреволюционную фашистскую агитацию, распространяя пораженческие слухи в отношении СССР, и высказывал террористические намерения по адресу коммунистов и членов Советского Правительства». В доказательство приводятся сказанные им слова: «От колхозной жизни мы хорошего никогда ничего не получим», «расхуторизацию проводить в условиях хуторской системы невозможно, это пустая выдумка большевиков».
В следственных документах – факты его «контрреволюционной фашистской агитации, восхваления жизни за границей, связей с Эстонией», например такие высказывания подследственного: «Мне из Эстонии пишут, что живут хорошо, пьют и едят то, чего в СССР и в праздники не видели, работают, сколько хотят и сами на себя», «Нам надо выезжать в Эстонию, а то придется здесь помереть с голоду». Согласно обвинительному заключению, изложившему существо дела, фактам, установленным при расследовании, показаниям участников дела он обвинялся в преступлении, предусмотренном ст. 58, п. 10. В резолютивной части выписки из протокола заседания тройки при управлении НКВД по Архангельской области от 26 октября 1938 года значится постановление: «Румме Эдуарда Югановича – расстрелять. Отобранное при аресте охотничье ружье – конфисковать». Последний документ – заключение о реабилитации от 18 июля 1989 года, утвержденное прокурором Кировской области.
На сегодняшний день все эти граждане реабилитированы, их имена занесены в Книгу памяти жертв политических репрессий Кировской области.
В годы Великой Отечественной тысячи опаринцев были призваны на фронт. В Книге памяти – множество погибших и пропавших без вести жителей района с эстонскими фамилиями. Эстонец по национальности Герой Советского Союза Альберт Густавович Репсон. А вот место его рождения – деревня Холоватка Опаринского района.
Не все удается прочитать о жизни эстонской колонии, так как большинство документов написано на эстонском языке.
В райцентре поселка и населенных пунктах Опаринского района и сейчас проживает немало потомков тех переселенцев, поэтому не редкость эстонские и латышские фамилии. Эти люди живут и работают вместе с русскими на одной земле, ставшей для них родиной. И в Эстонии немало людей, место рождения которых – Опаринский район.
На встрече присутствовали потомки тех людей, которые когда-то приехали в наш северный край. Это: Михаил Петрович Вааб, Зоя Федоровна Лиив, Август Викторович Доннер, Валентина Ивановна Бушуева (Веске),) Елена Федоровна Булгакова (Гезенберг).
В выступлениях гостей были озвучены похожие истории о том, как попали их родители, деды в наши места. Но каждый знает, где жили их предки, на каких хуторах, и кто откуда приехал. Валентина Ивановна показала вышивку эстонским крестиком, которую вязала ее бабушка. Елена Федоровна подарила фотографию дедушки и книгу на эстонском языке. Август Викторович очень подробно рассказал, где находился хутор Доннер. По его словам, он раньше был большим, а сейчас все заросло лесом. Зоя Федоровна добрым словом вспомнила родителей, говорила и о том, как работала больница в то непростое время. Михаил Петрович добавил, что жизнь на хуторах была очень тяжелая, но люди трудились и мечтали о лучшем.
Школьники, уходя из музея, унесли с собой частичку истории нашей малой родины.
Подготовлено по материалам краеведческого музея.
